Заходящее солнце, вопреки природе, продолжало яростно бушевать, разукрашивая небо яркими багровыми всполохами. Ночь над безымянным городком не спешила, ей было мерзко править этим темным миром, даже для нее, видевшей и смерть и предательство за те многие тысячи лет всеведенья, это было невыносимо. А на улицах лишь дети-беспризорники, остальные уже давно ушли по домам, в страхе оглядываясь и высматривая, не затаился ли кто в подворотне. И во всех сердцах – явная ненависть и страх, что Он может задеть и их семью. А Он уже не с ними…

  * * *
Прошло уже несколько часов с тех пор, как он покинул родное гнездо, свой дом, и ушел, гонимый отчаяньем и надеждой. Слезы высохли, боль осталась, но уже не беспокоила так сильно. Зато он явственно знал, что не один, в человеке, идущем рядом, он видел брата, ведущего его к новой семье, и сердце ликовало. Они поднимались все выше и выше по горному уступу, внизу еще можно было разглядеть мелкие домики, стоящие на отшибе, и их еще более мелких жителей, не слышавших о произошедших убийствах. Но он решил не оглядываться, и теперь шел вперед, высоко подняв голову и с каждым шагом сильнее ощущая, что пути назад у него больше нет…

* * *
Через полгода в городе прошли похороны Катрин, торговки из небогатого района. На нее напали вечером, по дороге домой, какие-то пьяницы лежали рядом и спали, сжимая в руке вытащенные у девушки монеты. Их казнили наутро. Мать Катрин долго не могла оправиться, если бы не приезжий купец, помогший организовать эти похороны и принявший на себя тяготы это бремени, так бы и не пришла в себя. Спустя несколько дней, купец поехал дальше, кажется так ничего и не продав в этом городке, понеся некоторые убытки. И лишь мать погибшей знала кого ей нужно благодарить, и каждое воскресенье молилась за жизнь небогатого, но благородного купца Джона Мархейма.

* * *
А еще через пару месяцев, следом за девушкой сгинувшего парня, похоронили и его мать, убитую дома кухонным ножом, помнившим их горькое расставание, и его тетку...